ЗА ВДВ!  
Каталог статей

Вы вошли как Гость · Группа "Гости" · RSS

Неофициальный сайт шестой роты полтинника 103-й дивизии ВДВ 1981-84г.г.

Вторник, 03.12.2024, 06:02






Главная » Статьи » Общие материалы

Несколько мыслей вокруг последнего русского блокбастера и не только…
Мне не понравилась 9 рота…

Я посмотрел фильм уже в конце его триумфального проката. Уже смотрели его знакомые. Уже делились впечатлениями коллеги на работе. Уже появились отзывы и мнения в сети… Я все не шел. Может, как-то не получалось. Может, слишком затянулась золотая осень, отрывая выходные на последние общения с природой. Наверное, я даже подозревал, что ничего стоящего там не увижу, но в этом тоже надо было убедиться. В конце концов, я собрался, решил устроить воспитательную акцию — семейный просмотр. Пусть взрослеющие дети посмотрят, где служил их отец. Об этих намерениях в семье говорилось уже не раз... Однако у супруги оказались какие-то неотложные дела (слишком оперативным получилось мое субботнее решение) и ее билет достался моему другу Илье, тоже давно откладывающему для себя знакомство с картиной. Я позвонил девчонкам, чтобы после школы ехали в «Космос» и мы с Ильей расположились в баре кинотеатра. Мы говорили о разных мнениях по поводу фильма, о войне, о терроризме, о нашем обществе. Мы «готовили» себя к просмотру — времени было достаточно. Подоспевшие дети готовили себя по-другому… Новая индустрия кинопроката рассчитана, видимо, на новых людей. Инфраструктура кинотеатра подогревает стремления молодого поколения в их утверждении современного мироустройства. Вслед за мороженым довольно диковинного цвета появилось желание попробовать что-то необычное в суши-баре, а обсуждение названия «Сорокалетний девственник» прерывалось настойчивыми напоминаниями о необходимости «не забыть» в зал по «ведерку» попкорна с «большим» стаканом колы.

Фильм, безусловно, зрелищный! Чувствуются серьезная работа съемочной группы и продюсеров. Довольно колоритно подобран актерский состав. Очень правдоподобно выглядит антураж. Музыкальное сопровождение удачно дополняет картинку. Подобные эпитеты можно было бы продолжить, но, я думаю, гораздо достойнее это сделают кинокритики. Я же просматривая картину, действительно убедился в том, что это хорошая работа. Это серьезная работа! Я вот только не понял о чем фильм…

Несколько событий из жизненного пути советских ребят от призыва до гибели? Грязь афганской войны? Интрига нового русского боевика? Гимн советскому оружию? или патриотизму? Я так и не понял…

Я не был настроен негативно на этот фильм. Нет, определенные сомнения были. Несколько неоднозначно я относился к режиссеру-клипмейкеру. Смущало еще и то, что Бондарчук не был на войне. Какой фильм он мог снять об Афгане, когда школу армии и то прошел где-то на Мосфильме. Немного напрягала подача в PR-кампании фильма, посвященного такой теме как война. Да и вообще сам факт раздувания ажиотажа вокруг своего создания как-то, мягко говоря, выглядел не очень скромно. Но и это все подстегивало к тому, чтобы увидеть и разобраться. И вот я смотрел и разбирался.

Всё правда! Так и было! Я сам и те, кто был со мной, прошли и видели все именно таким.

Сумки CCCР/USSR у призывников — с такими же атрибутами спортивной гражданки скучковалась на призывном и наша команда 20д.

Поведение призывников по дороге в армию — настолько отвязанными могли быть только 18-летние пацаны, волею судьбы собранные с разных городов, улиц, спортзалов, после привычной жизни своей ожидающие завтра полной неопределенности. И готовые к самоутверждению с первого дня жизни новой. Мы тоже были как волчата: на остриженных головах не по-детски злые глаза и искаженные гримасами лица, и совсем не по-взрослому пухлые еще губы, и глупо оттопыренные уши.

Реакция этой толпы «вояк» на противоположный пол — я помню, как заревела и загикала толпа еще вчера обычных пацанов, когда в зал пригородного вокзала Самары, битком набитый призывниками в ожидании своей пересадки, вдруг вошли и застыли две девушки (бежали они потом, я думаю, до самого дома без остановки). Изолированы от женского внимания мы тогда были только два дня.

Сыпучая горка ферганской учебки — так часто сравнивали её потом те, кто вышел оттуда, с каменистыми афганскими тропами. Так непохожи были эти тропы…

Истеричный ветеран-прапор в учебке — сколько было их контуженных и «контуженных» за два года службы. Их боялись, ненавидели, жалели и были им рады. Все зависело от характера выполняемой боевой задачи и могло переходить от мордобоя за залет в наряде по роте, до "философии за жизнь" на гражданке, от веселой солдатской байки до переходящей на фальцет ругани на нас тупорылых при подведении морали у этой самой байки.

Капитан-разведчик, повествующий об исламе и не завоеванном Афганистане — несмотря на подавляющее большинство туповатых или намуштрованных офицеров, вряд ли имевших вообще какое-либо мнение, такие тоже были. И мы верили таким, и шли за ними. Я лично чувствовал в них какую-то преемственность духа настоящего русского офицерства. Честь, доблесть, отвага, благородство, разум. Такие могли излагать не только мнение командования. Такие говорили нам не только о службе. Такие не всегда именно командовали. Такие берегли солдат.

Воинская эстафета от улетающих дембелей — когда мы вышли из рампы ИЛ-76, нескладные «духи» в гайжюнайских не вэдэвэшных парадках, перед нами уже стояла длинная шеренга ветеранов. Это слово возникло именно в тот момент! Как еще мы могли назвать тогда этих взрослых мужчин с прокопченными лицами, широкоплечих и осанистых, в своих приталенных парадках с настоящими боевыми медалями. Тогда никак не верилось, что они старше всего на год-полтора. Пару минут мы стояли друг перед другом, стенка на стенку в немом молчании — они гордые и волнующиеся перед последним перелетом, а мы просто любовались ими, затаив дыхание, и тоже гордые за них и за себя. ВДВ! Еще минута, и вдруг тишину пробил чей-то громкий голос. И тут же гул перебивающих друг друга с обеих сторон криков в надежде найти земляков. Это было одно из самых ярких впечатлений всей жизни… А потом нас развели: их шеренгу по прямой в рампу по-аэрофлотовски бело-голубого дельфина семьдесят шестого, а нашу к миассовским Уралам, до неузнаваемости изуродованным необычным светлым камуфляжем и бронированными кабинами.

Горящий самолет на взлетке, подбитый вражеским «стингером» — я увидел в первую же неделю своего пребывания в Афгане. Мы были на карантине, в 350 парашютно-десантном полку (в «полтиннике», как мы его называли), который дислоцировался возле Кабульского аэродрома. Духи попали в стоящие вдоль взлетной полосы «сушки». Несколько самолетов загорелось, стал взрываться их боезапас. На аэродроме творилась какая-то невероятная суета: занастались машины, тягачи растаскивали в сторону не загоревшиеся еще бомбардировщики, медленно отплывал от пожара по взлетке огромный, даже на фоне гор, Ил-76. Нам было все очень хорошо видно — взлетная полоса аэродрома находилась всего в пятистах метрах от наших палаток, сразу за колючкой. Мы сгрудились огромной толпой вдоль забора, бросив все свои дела и наблюдали за грандиозным зрелищем как в амфитеатре. Мы замерли и редко чуть слышно обменивались мнениями между рядом стоящими. Огромные языки пламени переходящие в плотные клубы черного дыма, густая углекислая пена, нехотя расползающаяся по бетонке и люди в панике разбегающиеся после каждого мощного взрыва плотной волной долетающего до грудной клетки каждого из нас спустя пару секунд после вспышки. Вдруг позади нас просвистел и с огромной силой ударился о землю небольшой (с кулак), еще дымившийся осколок бомбы. Все как по команде обернулись и тупо застыли, разглядывая искореженный шматок обугленного металла. До каждого из нас вдруг дошло, что последний взрыв на взлетке был уже достаточно давно, и осколок упал именно сверху и с большой высоты! И тут же чей то истеричный крик-команда: «в укрытие!», закрепил догадки каждого из нас. Позже мне неоднократно приходилось видеть, как горят самолеты и вертушки. Подобных масштабов пожар был на кабульском аэродроме 1 сентября 1988 года, но наблюдал его я уже с нескольких десятков километров в бинокль. А за несколько дней до этого духи сбили вертолет над нашей заставой, и разбившихся летчиков, слишком поздно катапультировавшихся и упавших недалеко от своего горящего борта, мы собирали буквально по частям в их нераскрывшиеся купола.

Сложенные из камней с наполовину вкопанными бэтээрами горные заставы — наш взвод построил две таких. Первую на высоте 2558, гора называлась Атальгар. Вторую, вместе со вторым взводом на хребте Шальхайгар, высота 3008. Позже мы оставили ее зеленым — все, что построили: блиндажи, укрытия, боевые позиции, боеприпасы. Бронетехники, правда, там не было — слишком высоко было. Снабжение было через вертушки: вода, хлеб, крупа, тушенка, боеприпасы, сигареты. Последние всегда были в ожидании. И несмотря на это, мы всегда транжирили их после привоза, а потом собирали по заставе шикарно недокуренные бычки. Потом не шикарно недокуренные. Потом просто собирали табак из того, что находили, и крутили самокрутки. Нечто похожее я увидел в фильме в истории со спичками.

Жестокое воспитание уснувших на посту — на этом всегда попадалась молодежь. И через это проходили все мы. Поначалу всегда труднее. Старослужащие были привычнее, им было ближе до демобилизации, они были злее. Кроме перекличек устраивали даже некую провокацию: кроме того, что часовой на посту должен был отреагировать на приближающегося, он не имел права никого подпускать без дежурного.

Бача с автоматом — кто бы мог подумать, что он выстрелит. Что этот ребенок может убить… Сержант из Гайжюная с простой русской фамилией Иванов. Он погиб на привале когда пошел за таким. За углом дувала прозвучал выстрел. Мы были одного призыва. Десять дней на карантине в «полтиннике» привыкали к питьевому режиму, когда полная кипяченым чаем фляжка, набранная за завтраком, должна остаться полной после ужина. Проверяли. Били. Сырую воду нельзя — дизентерия, желтуха, тиф. А кипяченую нужно было учиться экономить. Тогда нам, гайжюнайским, было тяжело «растворяться» среди ферганских. Они были подготовленней, адаптированней. Их было больше. Расстались просто, пожелали удачи, говорили, что увидимся после вывода — один батальон, соседи. О том, как он погиб, я узнал перед самым выводом, когда нас меняли на заставе «зеленые». Приехавший с ними штабной офицер рассказал нам о потерях нашего полка перед выводом.

Все мелькнувшее эпизодами и кадрами в картине встревожило память, заставило заново пережить те моменты, события, этапы жизни, прошедшие давно и плотно завуалированные, а вернее, закатанные уже как асфальтом, толстым рулоном времени. Все оказалось совсем близким, свежим и горячим. И, кажется, ком к горлу… Но... Только показалось. Уже не то… И отпустило.

Все неправда! Так не было! И не могло быть! Не потому что не было со мной и с теми, кто прошел этот путь рядом со мной. Так быть просто не могло. Вообще! Мы не могли так говорить, так делать, так думать.

Не хочу цепляться, но солдаты в учебке — это не солдаты, а курсанты. И дерьмом в советской армии их не называли (может, в американской). Сынками – да, салагами – точно. Блякали и нахали через каждое слово, но говорили четко и по существу. Конечно, обещали сделать из нас мужчин, но это всегда носило не унизительный, а скорее наставнический характер, хоть порой и жестокий. Мы очень быстро начинали подражать нашим командирам, хотели или противились этому, но тоже становились такими же дисциплинированными солдафонами с твердо поставленными голосами, гордые за свои войска, их историю и традиции. Это был армейский дух. Это были ВДВ! Физическая и боевая подготовка только нанизывались на это. Капля за каплей: курс молодого бойца, присяга, прыжки с парашютом и укладка куполов, стрельбы и марш-броски, полевой выход, разведрейд. И выходя к концу учебки на «деревянный» дембель, мы были готовы глотку рвать любому за ВДВ. Дух ВДВ — это тельник на груди руками! Это кольцо РГД на правый клык! Это за дедушку Маргелова! Это берет на затылке на одном честном слове! Это пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три, купол! Этот запал в фильме так и не разгорелся! Хотя довольно наглядно показаны этапы боевой и моральной подготовки. После учебки мы все-таки не стали готовыми боевиками. Да, мы умели и знали как. Хорошо знали и неплохо умели. Но главным был именно дух! Дух ВДВ. А экзамены были впереди. Мы просто были к ним готовы. В фильме же как-то все сконцентрировано именно на боевой подготовке, даже без парашютно-десантной, а дух ВДВ, почему-то, закрепляется Белоснежкой в групповухе.

Бывало, что взводом в учебке командовал прапорщик. Редко. Но даже при этом он не был главшпаном среди щеглов в кителях. И хотя действительно семьей в армии является взвод и три его отделения, отношения солдат складываются гораздо шире. Есть рота, бойцы которой живут в одной казарме. Есть полк, дислоцирующийся «за одним забором». Есть земляки в других подразделениях этого полка. Есть офицеры и старшие офицеры. Есть КПП, парк, плац. Есть наряды и караулы. Я не увидел этой широты в фильме. Была попытка показать общее построение, на котором опять не видно никого, кроме героев с призывного пункта и кэпа Говорухина. Все остальные сцены — все те же герои с Дыгало, заменяющим в своем лице всех от старшины до дежурного по полку.

В афган не отправляли одних оторвяг — это неправда. Туда не отправляли и по личным рапортам, срочников точно. Но туда именно отправляли! В Гайжюнае, где была учебная дивизия для всех воздушно-десантных войск (на 7 дивизий плюс бригады ДШБ), я сам попал именно в тот батальон, который готовил курсантов для Афганистана. Призывные комиссии на всех этапах, от районного военкомата до распределения по подразделениям в полку, фильтровали туда призывников по данным в личном деле: рост, спортивный разряд, парашютная подготовка, комсомолец, образование, родители (а также выезды за пределы СССР и судимости родственников). И нас тоже спросили. Сразу. После того, как мы из бани, в новенькой форме попали в роту. Замполит завел все дневное пополнение (человек пятнадцать) в красный уголок и в едких красках «расписал» нам нашу службу. Эпилогом прозвучал добрый совет сразу отказаться, чтобы пока не оформили документы в штабе, не желающих перевели в другие подразделения. Я встал вторым. И последним. Позже мне еще пытались это припомнить. Но недолго. Меня не запугал замполит, я тогда думал о матери, о том, что я у нее один и она, наверное, не переживет. Она чувствовала своим материнским сердцем все с самого начала, повторяя, провожая меня: «Только бы не в Афганистан». И мне было страшно сказать ей правду. И еще у меня почему-то не было романтики, как у десятков других пацанов, с придыханием повторяющих заветное слово — афган. Среди них не было социально опасных элементов, и никто из них не писал рапорт. Они были такие же как я, а я был один из них. И для нас жребий оказался именно таким. Все очень просто… Проверка на вшивость закончилась длинным истеричным нравоучением ухмыляющегося замполита, в конце концов, пообещавшего, что на дембеле у каждого из нас будет вот такой вот аксельбант и все бабы будут наши. Из всей роты, через полгода, два человека остались сержантами в учебке — никто ни на что не рассчитывал, мы просто пошли по очередному этапу. И нас снова, как полгода назад земляков, а теперь однополчан из разных концов СССР, сроднившихся Гайжюнаем, раскидали по разным подразделениям 103 дивизии и 345 полка ВДВ. Вместе в одну роту почти никто не попал. Армия — большая мельница мальчишеских судеб. В фильме почему-то получилось совсем по-другому.

А матери я писал, что нас отправят в ГДР — ну еще бы, разве в Прибалтике могут готовить для южных гор! Потом начался вывод, и мне стало легче признаться: я туда на пару недель — обеспечить отправку боевой техники. Потом про то, что часть наша находится в центре Кабула — тут нет никакой войны, колоритный восточный город, а мы охраняем дворец Наджибулы. 317 гвардейский парашютно-десантный полк действительно дислоцировался именно там. Штаб и второй батальон. Я бывал там несколько раз. Я служил в третьем, который дислоцировался в южном пригороде Кабула, Баграми. Штаб. А три его роты были раскиданы по высотам хребтов Мунарайгар и Вайси-Карнибаба. Первый и второй взвод моей, 9 роты располагался на высоте 3008. Такая судьба. Кроме матери, я писал еще очень многим: одноклассники, друзья по учебке, девушка. Что такое писать письма, я узнал только в армии. Но только в Афгане я узнал, что такое писать настоящие письма. И получать настоящие письма. Не те, где описывается череда событий за последнюю неделю-другую. Те письма, в которые погружаешься с головой. Которые переносят тебя в другой мир, навевают мечты, дарят надежды. Которые перечитываешь или дописываешь, несмотря на то, что валишься с ног после тяжелого дня. Парни той 9 роты тоже были чьими-то сыновьями. Они, видимо, тоже о чем-то думали, мечтали, писали об этом домой. Но в фильме они как-то больше действовали. Может, просто сценарий был такой. А может, просто я это вдруг захотел, почувствовать их такими, каким был когда-то сам. Наверное, с возрастом приходит сентиментальность. Но ведь фильм смотрели и те, чьи парни были там, на этой войне. Или на другой. А может, где-то служат сейчас. Девушки, сестры, матери. Отцы, братья, сыновья. Смотрели мои дочери. И мне показалось, что они увидели очередной фильм-боевик в привычном для них жанре. Яркий, кровавый, жестокий. На фильм о людях, если попытка подобного и предполагалась, он все же похож очень мало.

Лепестки — пехотные мины весом всего в несколько граммов из зеленого (желтого) пластика с единственной металлической гайкой. Взрывчатое вещество из двух жидких компонентов, которые смешиваются и детонируют после разрыва тонкой мембраны под весом идущего. Странно, что сапер-инструктор, так красноречиво расписавший пластид (который, кроме саперов, почти никто и не видел) забыл про элементарное: противопехотные мины. Это неправда — мы не расставляли их сами себе! Наши сбрасывали их кассетами с бортов над тропами боевиков. Душки же бережно собирали их и раскладывали на наших тропах. К концу войны додумались делать растворяющуюся мембрану — мины стали самоуничтожающиеся (за пару дней), и собирать их духи стали бояться. Но к тому времени насыпано их было и по тем, и по другим тропам уже немало. На начале восхождения мы больше всего боялись наступить на такую. Убить не убьет — калекой останешься на всю жизнь! И кастратом… Поэтому след в след! Правило не действовало, когда промокал хэбчик (форма х/б), язык становился липким, ноги ватными, взгляд плывущим — перед вершиной, на последних метрах подъема. Тогда, когда внимание становилось особенно важным. В картине же забрались на высоту влегкую и там стали мины искать… Каждый офицер имел карту минирования, где отмечались районы работы наших саперов и выброски (обстрелов) минными кассетами. И каждый инструктировал нас, перед тем как встать на тропу: след в след. Но под ноги смотреть нам приходилось уже самим. Никто за нас сделать этого уже не мог. Это было просто нереально.

Рота — это не ватага разномастных боевиков, одетых во что попало. Это боевое подразделение (даже на войне). Ротный – это не главарь банды и не местный рэмбо. Это командир роты. Офицер. В подчинении у которого еще пять офицеров: три командующих взводами, замкомроты, замполит. Плюс старшина прапор, может сверчок (меня всегда поражала глубина смысла названия сверхсрочников). В картине рота напоминает банду, а застава — цирк! Что-то похоже на действительность, мы тоже дичали, изолированные на своих высотах, но то, что я увидел в фильме… Прапорюга-жулик, впихивающий пулемет с кривым стволом. Какие-то махновцы – Хохол и Патефон, руководящие реальными боевыми действиями вместо офицеров. Кучка оголтелых боевиков, палящая из одного укрытия после «общения» с душманами (как они друг другу лица гильзами не пожгли в такой толпе). Душман на ручье, не заметивший приближающегося (по логике должно быть наоборот), да еще и про невесту расспрашивающий, или старик с осликом, разгуливающий возле боевых позиций на заставе. Самоуверенность пацанов, налегке ворвавшихся в кишлак для зачистки. До, а не после артподготовки! Десантура! Это после того как колонну дали обстрелять? Да еще и с господствующей высоты (то есть на горе у целой роты преимущества мало было, а в кишлак вшестером отважились). Душманы в контрастной одежде на фоне серых камней. Незаметно подобравшиеся толпой (мимо растяжек) на заставу и расстрелявшие часовых в спину! А потом почему-то наступающие широким флангом. В гору. Стреляя от бедра. Что-то мне это напомнило. Такой знакомый образ врага. Мы все привыкли к такому по «супербоевикам» совка. Вообще сцены последнего боя вызвали много недоумения. В последовательности, в подаче, в логичности. Может, все это искусство кинематографа? Гипербола! Да-а-а… А я думал, фильм о войне. Поэтому как-то больше смахивает на бред.

А где неуставные отношения? Не захотелось советскую армию срамить? Странно, что-то получилось и покрасноречивей. А вот сложности отношений в армии я все же не увидел. И не почувствовал. А ведь было очень не по уставу. Вся эта неписанная иерархия среди дембелей, фазанов (черпаков), молодых. Между срочниками вообще и офицерами. Да и среди офицеров тоже в зависимости от срока пребывания в Афгане. И как меняется отношение ко всему этому каждые полгода. В начале от ненависти к тупорылым старослужащим и потакающим им офицерам и вместе с тем уважением к их опыту, самоуверенности и какому-то «покровительству». До чувства надменного превосходства к концу службы и ощущения абсолютной незыблемости положения вещей, с сокрушением (в мыслях) о безысходности положения молодых. И вместе со всем этим чувство полного неуважения к подавляющему большинству твердолобых офицеров, которых мы звали шкаликами (а чаще шакалами), за ту «шкалу», которую они наводили, заставляя нас «шкалиться», причем без всякой на то причины. Позднее я понял и их, вернее философию этой самой шкалы (муштры) когда нас воспитывали, подавляя волю и индивидуальность в мирных армейских условиях, для того чтобы потом, в условиях военного бардака, можно было обеспечить хоть какую-то дисциплину. Все менялось, когда взвод уходил на войну. Войной назывался каждый боевой выход. Здесь все становились ближе, плотнее, роднее. И были, конечно, праздники.

Но Хохол не мог знать, что дома он будет пить. Тогда он думал о другом. Все думали о другом. Молодые думали о доме, о матери, о девушке. Дембеля о девушках, о своих дипломатах, об аксельбантах, о друзьях, с которыми, наконец, встретятся. Прапора о сохранении матбазы и о новой должности. Офицеры о выслуге, о видеодвойке, о полагающейся в Союзе квартире. О том, что год за три! По-другому и быть не могло — все естественно. И все думали о том, чтобы все уже кончилось. Как произошло потом на самом деле — это уже другой вопрос. Один действительно спился. От другого через два месяца ушла жена — не смогла так жить. Третий стал секретарем комсомола на своем заводе. Четвертый подался в рэкет, а позже стал предпринимателем. Такими дальновидными мы тогда быть не могли.

Несколько слов о сленге. Что-то мелькало, но достижением для создателей, видимо, является откровенное употребление мата. Для усиления правдоподобности событий что ли? Не-е-ет! Наш язык был гораздо колоритней! От чисто вэдэвэшных «контровок» до афганских «бакшишей», от грубо презрительного «чадо» до далекого и заветного «союз».

Вообще Союз как Родина как-то не прозвучал… Была некая попытка отразить интернациональность советской армии: к сибирякам (оставшимся вместе от начала до конца!) в учебке добавился чеченец, потом взамен ему в Афгане появились узбек с украинцем, да и чеченец потом вернулся, чтобы погибнуть героем! Но Россия — она большая! И служили в Афгане парни из всех ее концов. В нашем 317 полку я знал ребят с Украины, Белоруссии, Таджикистана, из Питера, Челябинска, Кемерово, Москвы, много было ребят из Башкирии. И для всех для нас слово «дом» звучало одинаково — Союз! Это не громкие слова. Это — правда!

Так о чем же фильм? О войне? О ВДВ? Об Афганистане? О патриотизме? Видимо, нет! Мне кажется, ребята неплохо научились зарабатывать бабки! И сделали это в очередной раз! Они сделали это! Зрелищно, красочно, звучно, смачно! Работа актеров, операторов, художников, всей съемочной группы — все это инструменты, которыми умело воспользовались создатели. Правильная подача фильма, нагнетание ажиотажа перед и во время проката — эффективная рекламная кампания для увеличения сборов. А тема… Кажется, и она просто грамотно выбрана лишь для достижения главной цели — широкий охват. Аудитория подходящая — общество, за последнюю четверть века пережившее изрядное количество горя той или иной «далекой» войны, не сможет остаться равнодушным к такой теме… Нет, я не осуждаю. Это мысли. Мои мысли сразу после просмотра картины. На самом деле я благодарен создателям за этот фильм. За то, что взбудоражили память. За армию без агитации. За то, что попытались показать как можно правдивее всю грязь войны. За отображение мужества советских пацанов, отдавших в картине жизни за безымянную высоту. За пацифизм, как это ни странно. В остальном, как мне показалось, создатели добиться ничего не пытались. Более того, мораль, которую подвели под занавес, вообще перечеркнула в душе все, что смогло впитаться хорошего от просмотра. Вертушки, накрывшие уцелевших. Колонна, которая в итоге не пойдет. Рота, про которую забыли. Страна, которой не стало. За что же мы там воевали? За амбиции политиков? За коммунизм во всем мире? Да нет! Мы сами смогли потом расставить оценки тому, что происходило. Да, это была не справедливая, оккупационная война. Да, нас туда послала партия. Да, в армии хватало бардака. Но мы выполняли свой долг! Он назывался интернациональным. Он назывался священным. Может, это слова.… Но на этих словах нас воспитывала наша Родина. С детских песен о березках и рябинках. Со сказок об Илье Муромце и рассказах Бажова. Уроками нашей истории от крещения Руси и Куликовской битвы, до открытия Антарктиды и первого полета в Космос. Не сразу полюбившейся литературой школьной программы и неожиданным открытием Рыбакова и Васильева, а позже Айтматова и Пикуля. Выпускной школьный вечер и вступительные экзамены. УПК в механическом цехе и первые рабочие вахты на буровой перед самым призывом. Потом долгая дорога через половину страны от военкомата до учебки и военная присяга. Такая вот Родина. Не в узком смысле слова Россия или СССР, а гораздо шире. Такой патриотизм. Без всякого ложного пафоса при этом слове рисуются образы Невского и Петра Первого, Кутузова и Багратиона, Матросова и Клочкова (Панфиловская дивизия была сформирована в Алма-Ате если что). Была идеология — как можно это отрицать. Комсомол, партия. Но не об этом думалось, когда приходилось вглядываться в темноту горных ущелий, стоя на посту. И хотя за спиной была не Москва и не Волга, там спали три десятка парней из разных концов той самой Родины, которую мы там защищали. Потому что каждого из нас дома ждали наши матери. Потому что мы были десантурой — элитными войсками той самой страны, которая занимает одну пятую суши, объединив десятки народов в одну большую семью. И мы выросли в этой стране, на этой земле. И не важно, какая при этом идеология и кто находится у власти. Идеология — это инструмент в руках политиков. Народы те же самые. И земля у нас одна. И история общая. И так было всегда — перед лицом внешнего врага мы были едины и сильны. А политические амбиции лидеров, маркировка границ, идеология правителей — это условности, которые менялись год от года и век от века. Так какой же страны не стало?

Несколько слов о человеке и пароходе. Бондарчук — сам по себе колоритная фигура. Независимо от того, в тельнике он или в смокинге. Красавчик! Но в фильме, похоже, перетянул на себя одеяло и немного доминирует над другими героями, над событиями картины. И слишком смачный для прапора — таких не берут в космонавты, происхождение выдает. В итоге его герой больше походит на помесь капрала-рейнджера (дурное влияние Голливуда) и дембеля-москвича (что, возможно, проходил когда-то). Это как артист. Как режиссер и продюсер Федор Сергеевич и вовсе заслуживает внимания! Понаворочали в фильме по-взрослому! Для достижения правдоподобности не мелочились на кетчупе и пиротехнике. Подсобрали, нарядили, понастроили, нарыли и пожгли немало. Бюджет, похоже, позволял. Но и получилось в итоге достойно! Сцены, панорамы, ракурсы. Герои, фразы, жесты. Прежний опыт клипмейкера, похоже, тоже сказался. В итоге получилось грандиозное зрелищное шоу. Весь фильм. Без тягомотины. Президент вот честно признался, что просматривая фильм «забываешь про все, живешь тем, что происходит на экране». Все люди, конечно, по-разному выражают свои ощущения. Мне вот сюжет фильма чем-то напомнил рассказ дембеля на застолье: до и после первой рюмки — о приколах и придурках, после третьей — о той мабуте, что там не служила, после пол-литра — о том, что другим лучше не знать, а заканчивается все невменяемой истерикой о том, что все тут тащатся, когда мы там дохнем! Что-то подобное мы все проходили по возвращении домой, встретившись, наконец, и перепив с теми, кого долго не видели. И они не узнавали нас прежних. Кто-то из нас долго еще оставался в этом образе. Кто-то так и не смог из него выйти… Потому что стоит перед глазами картинка и мелькают в голове, как искры, события тех самых дней. И мне порой до сих пор снова снится Афган: высокое синее небо, каменистые горы, пестрый и шумный Кабул, запылившаяся бронетехника и лица тех, кто прошел этот путь рядом со мной. Но все улеглось уже, и жизнь продолжается. А фильм все это освежил в памяти. Именно это у Бондарчука получилось неплохо.

Столб с указателями расстояний до городов… Где-то я это видел, но не во сне, точно. Фильм «Взвод» Оливера Стоуна, не ошибаюсь? И называется аналогично. По названию подразделения. Многие эпизоды смахивают на подражательство. Похожа и сюжетная линия. Но вот только фильмы о разном. И смысл у них расходится. «Взвод» для меня был первым голливудским фильмом, который я увидел после вывода в Союз. Одна из первых увольнительных в Витебске. Один из первых видеосалонов. Фильм меня поразил. Меня на тот момент уже ветерана войны. И хотя я не был во Вьетнаме, и не служил в американской армии (т.е. не мог критично придираться к реальности в картине) мне он показался каким-то своим. Я как-то понял, о чем фильм. Я его почувствовал. Почувствовал нутром, несмотря на чуждую идеологию американского империализма и враждебность армии потенциального противника. Я понял, что этот фильм не об армии США и не о войне во Вьетнаме. Это фильм о людях на войне. И я узнавал нас вчерашних в лицах этих американских парней. Стоун, отобразив грязь войны, показал деморализацию солдата, ломку психики человека после тех условий, в которые ставит его война. И это глубоко патриотичный фильм.

Картину Бондарчука назвать патриотичной у меня почему-то язык не поворачивается. Федор Сергеевич, отобразив грязь войны, почему-то попытался извлечь из показанного какие-то циничные выводы. Эдакая мораль напоследок. Надо же о чем-то сказать вслух, если кроме эмоций фильм не вызывает мыслей никаких. Вот и сказал: «Не ходите дети в Африку гулять». Такая у нас армия, которая забывает своих солдат целыми ротами. Такая у нас всех страна, за которую нельзя воевать. Такие брошенные в ней живут люди. Может быть где-то, в чем-то он и прав в своих выводах. Не хочу сказать, что неправда все и об этом не стоит говорить. Но сказать об этом после подобного фильма не то чтобы нелогично… не знаю. Не об этом думалось, когда выводились! И не так! Может это позиция человека к той войне со стороны. Из Москвы и по прошествии времени. Зачем тогда так красноречиво показывать, как гибнут пацаны? Чтобы сказать потом всем, что это было зря?! И напомнить об этом нам, ветеранам? Матерям тех, кто не вернулся. Инвалидам, так и не научившимся жить снова. Подросшим детям, знавших своих братьев и отцов по рассказам и фотографиям. И новому поколению, которое будет судить об этой войне по тому, что показал Бондарчук. Как показал и о чем. Как убедить их после этого, что все не так? Как научить верить. Как заставить любить такую страну? Как объяснить, что мы воевали не зря?

Мы воевали за себя! И война была внутри каждого из нас! Своя война! И мы победили. И пусть говорят, что это грязная война, и мы бесславно ее проиграли – это неправда! Мы победили! Потому что вышли оттуда. Потому что вернулись домой и смогли жить. Потому что помним своих товарищей, которых нет теперь с нами. И потому, что, пережив все это, не разучились любить. Верить людям. И надеяться на лучшее.

Как-то лирично получилось в итоге. И как нередко у меня случается, мало-помалу где-то отвлекаюсь от темы. Но собственно тему себе не задавал. Просто что-то такое скопилось в голове и пока не выдавил из себя, легче не стало. Наверное, еще о многом хотелось написать, но главное, пожалуй, позади. Теперь то, что терзало и пучило после просмотра легло в строчки предложений, освободило голову и совесть (могу ведь проявить гражданскую позицию, когда захочу!). Написал как смог. Пусть будут согласные со мной, пусть будут не согласные, но очень надеюсь на то, что кого-то смогу переубедить от тех неверных выводов, которые сформировались после просмотра фильма «9 рота».

Сергей Штепан, Оренбур
с мая 1988 по февраль 1989 — Кабул-Баграми (ДРА)

Источник: http://www.kinokadr.ru/articles/2005/10/02/9rota_3.shtml
Категория: Общие материалы | Добавил: Витебчанин (07.07.2012) | Автор: Михалыч E
Просмотров: 1701 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Copyright MyCorp © 2024